Суперзвезда и борец за права франкофонов.
«Он был всегда невероятно важен для Канады, а после смерти превратился в культурного великана, который вырабатывает ценнейший национальный продукт – патриотизм».
Такая характеристика польстила бы любому общественному деятелю, но адресовалась хоккеисту. Через три дня после смерти Мориса Ришара эти строки увидели читатели канадской Montreal Post. В том же номере уместились сентиментальные слова журналиста Жана-Люка Дюгуа: «Он был маленьким парнем из рабочего района, который победил в мире больших бритых канадских игроков. Он был не просто кумиром. Он стал иконой, священным образом, который нельзя трогать».
Ришар недоедал и ломал кости
Удивительно, но в юности Ришар почти не имел шансов на карьеру в НХЛ. Морис тренировался на катке за домом, который затесался где-то на улицах Бордо (административный район в Монреале). Там среди серых построек и полуголодных французских эмигрантов он получил свои первые коньки, на которых отрабатывал катание и кистевой бросок. Домой маленький Морис возвращался, минуя городскую тюрьму, и частенько наблюдал, как из-за забора убегают заключенные.
Когда ему исполнилось 14, он заявился сразу в две юношеские команды города и, чтобы не попасться в протоколе, назвался в одной из них Морис Рошон. Это случилось в разгар Великой депрессии, когда его отца уволили с должности плотника, а его семья перебивалась случайными заработками и голодала.
Щупленький Морис недоедал. Он постоянно ломал кости, но восстанавливался, выходил на лед и снова был лучшим. В сезоне-1938/39 он набрал 136 очков и попал в клуб «Верден Мэйпл Лифс». В то время он работал помощником своего отца, который служил машинистом и все больше слышал, что пора заняться настоящим делом.
Отец сдался, когда через год Морис перешел в фарм клуб «Монреаля», выступающий во взрослой лиге Квебека, но успех чуть было не превратился в провал. В первой игре за новый клуб Ришар сломал лодыжку, вылетел на целый сезон и даже потерял право служить в армии – его не взяли из-за того, что кости срослись неправильно.
К началу сезона-1941/42 Морис восстановился, собрал 17 очков в 31 игре регулярки, но в плей-офф попал под жесткий силовой прием, сломал запястье и снова пропустил несколько месяцев.
Его назвали Ракетой, но катание Ришара не было идеальным
В 40-х НХЛ была небольшой закрытой организацией: там играли всего 140 хоккеистов и не любили новичков. Правда, из-за войны многие клубы теряли игроков, уходивших на фронт, и у Ришара появился шанс. Нестандартный форвард понравился великому Дику Ирвину, главному тренеру «Канадиенс» – Морис подписал контракт, по которому получил оклад в 3500 долларов за сезон и место в тройке с Эктором Блэйком и Элмером Лаком (эти фамилии он раньше слышал только в радиорепортажах). Только они не говорили по-французски, а Ришар ни слова не понимал по-английски.
«Я был убежден, что не дотягивал до уровня довоенной лиги, где играли герои моей юности», – вспоминал он.
Это не помешало Морису стабильно набирать очки и… ломать кости. Это случалось с ним почти каждый год с самого детства. В матче с «Детройтом» защитник Джон Кроуфорд провел против Ришара силовой прием, а потом завалился на него. Нога Мориса неестественно изогнулась – перелом и новые сомнения.
Через несколько месяцев, чтобы их развеять, он снова отправился на призывной пункт, но капрал знал все об НХЛ и проблемах Ришара, которые снова закрыли ему путь на войну.
Генеральный менеджер «Монреаля» Томми Горман горел от бешенства – пытался обменять Ришара на Фила Уотсона из «Рейнджерс», но Лестер Патрик не пошел на эту сделку. Потом даже хотел аннулировать контракт, но уже Дик Ирвин отговорил – он чувствовал, что Морис обязательно выстрелит.
Через год Горман радостно хлопал по плечу Ирвина, когда Ришар забивал 32-й гол в сезоне. Чуть позже Морис уже держал в руках Кубок Стэнли и готовился стать величайшим в истории «Монреаля», оставаясь подчеркнуто скромным: «Я превосходил многих в скорости, но, честно говоря, не считаю, что был феноменально быстр. Скажу больше, мое катание было далеко от идеала. Дик Ирвин даже перевел меня с левого фланга на правый, потому что я испытывал некоторые проблемы при выполнении правых поворотов».
Ришар правда катался коряво, но в то время никто не передвигался по льду быстрее него. Ветеран команды Рэй Гетлифф придумал ему прозвище – каждая утренняя тренировка начиналась с его фразы: «Трепещите, прибывает Ракета». Это однажды услышал репортер Баз О’Мира, и прозвище ушло в народ.
Кубок
После окончания военных действий многие хоккеисты вернулись в НХЛ, и лига набрала былую мощь. Ришар остался звездой и в новых условиях: становился лучшим снайпером, попадал в символические сборные, взял с «Канадиенс» два Кубка Стэнли и в сезоне-1951/52 планировал привести клуб к третьему. В полуфинале они столкнулись с «Бостоном».
Перед седьмой игрой серии у Мориса жутко болела спина. Она почти не давала спать по ночам и нормально готовиться к матчам, но он все равно вышел на лед.
В третьем периоде его впечатали в борт: игрок «Бостона» развернулся и спокойно поехал на смену, а Ришара унесли в раздевалку с разбитой головой. Там доктор взбодрил его дозой нашатыря и наложил несколько швов.
Морис собрался, шатаясь сел на скамейку запасных, вытирая еще сочащуюся кровь, потом вышел в третьем периоде и сотворил гол, который стал победным и вывел «Канадиенс» в финал Кубка Стэнли. После игры он потерял сознание и уехал в больницу на скорой.
Правда, тот финал «Монреаль» вчистую проиграл «Детройту».
Зато через год все получилось: «Бостон» и «Монреаль» вышли в финал, а Ришар забросил 7 шайб в том плей-офф (4 – в решающей серии).
Как он забивал, Ришар не знал сам, но доверял инстинктам: «Я никогда не планировал свои действия. Все, что я исполнял на площадке, было спонтанно, без каких-либо предварительных размышлений. Я просто делал то, что чувствовал, и иногда кое-что получалось».
Бунт франкофонов
Потрясающий героизм Мориса сделал его кумиром франкоговорящей части Канады и особенно Квебека, но руководству лиги было все равно. Его игнорировали в распределении индивидуальных наград, даже когда он обновил рекорд результативности регулярки (50 шайб) в 1945-м, а единственный «Харт Трофи» получил только в 1947-м – дикая несправедливость, но он всем отвечал на площадке.
Его ярость на льду воплощала голоса франкофонов. Через Мориса местные жители осознавали свою идентичность, его руками они «давили» англоговорящее население.
Однажды лига до конца сезона дисквалифицировала Берни Джеффриона за неспортивное поведение. Ришар считал, что партнер получил наказание только из-за французского происхождения, и наехал на тогдашнего президента НХЛ Кларенса Кэмпбелла.
«Неудивительно, что Хоу, Линдсей и Ребел среди самых результативных игроков лиги, хоть я и считаю Хоу и Линдсея отличными игроками. Пусть лучше Кэмпбелл следит за другими происшествиями в лиге, а не создает себе популярность за счет отличного парня Берни Джеффриона только потому, что он французский канадец. Это мое мнение, и я наверняка буду наказан, ну и пусть. Я уйду из хоккея и думаю, что еще несколько игроков «Канадиенс», разделяющих мое мнение, сделают то же!» – возмущался Морис.
Ришару часто срывало крышу, он рефлексировал на любую несправедливость – на площадке или вне ее – и получал штрафы, дисквалификации и снова штрафы.
Поэтому конфликт с Кэмпбеллом продолжился. Уже на страницах газет: «Что сделал Кэмпбелл, когда Жана Беливо дважды умышленно травмировали Билл Мосиенко из «Чикаго» и Джек Эванс из «Рейнджерс»? Все сошло с рук. Он дисквалифицировал Горди Хоу из «Детройта», когда тот почти выбил Доллара Сен-Лорана. Странно, что только Дик Ирвин и я рискуем нашими средствами к существованию, защищая свои права от такого диктатора».
Благодаря его вспыльчивости и накопившемуся недовольству 13 марта 1955 года стало хрестоматийной датой для франкофонов. В тот день «Монреаль» играл в Бостоне. Где-то в середине матча Хэл Лэйко откровенно ткнул Ришара клюшкой в голову и завладел шайбой, а лицо Мориса залило кровью. Судья будто ничего не видел и поехал дальше.
В то время НХЛ была ареной смертельных сражений, но даже там были границы дозволенного, которые Лэйко перешагнул. Морис прищурился, схватил клюшку, догнал и отлупил ею хоккеиста «Брюинс». Подлетевший арбитр хотел остановить Мориса, но отправился на лед после встречи с кулаком обезумевшего Ришара.
В дело пыталась вмешаться бостонская полиция, но «Брюинс» сделали все возможное, чтобы Ришара не арестовали.
После двухдневного обсуждения НХЛ дисквалифицировала Ришара до конца сезона, включая матчи плей-офф. Англоязычные канадцы обрадовались, а во франкоговорящей части страны это расценили как попытку англоговорящего населения заткнуть франкофонов.
Через четыре дня после этого «Монреаль» принимал дома «Детройт», и Кэмпбелл, проигнорировав многочисленные угрозы, появился на трибунах «Форума».
Матч не успел перевалить за середину, когда разгоряченные болельщики «Монреаля» устроили залп несвежими овощами и яйцами по президенту лиги, а затем кто-то кинул слезоточивую гранату, после которой все сошли с ума: кресла, ботинки и другие подручные средства полетели в место, где только что сидел президент, уже сумевший скрыться.
Матч остановили, «Монреалю» засчитали техническое поражение, а «Форум» спешно эвакуировали. Полиция окружила выходящих болельщиков и арестовывала всех без разбора, но это не спасло. На подмогу к фанатам прибежали простые прохожие – многотысячная толпа начала свой исторический бунт, который и по сей день остается одной из самых противоречивых страниц в истории Канады.
Демонстранты сжигали автомобили и газетные киоски, выбивали окна и зубы англофонов. Больше всего не повезло магазинам с английской вывеской – их полностью уничтожили и разграбили. В городе моментально вспыхнули массовые драки между франкоговорящими демонстрантами и англоговорящими жителями. К утру в больницы попали 37 человек, многие были в крайне тяжелом состоянии, а Монреаль потерял в сражениях сотни тысяч долларов.
Беспорядки прекратились только под утро, когда на местном радио выступил Морис Ришар: «Нужно закончить бесчинства. Во время плей-офф больно не играть с ребятами. Однако я хочу сделать то, что нужно жителям Монреаля и игрокам команды. Чтобы не причинить дальнейшего вреда, я хотел бы попросить всех поддержать команду и помочь парням выиграть у «Рейнджерс» и «Детройта». Я приму наказание и вернусь в следующем году, чтобы помочь клубу снова выиграть кубок».
Беспорядки тут же закончились, но в Канаде был уже запущен необратимый процесс. Через пять лет страну захватила «Тихая революция», по итогам которой франкоязычных канадцев уравняли в правах с англоязычными (создались мощные профсоюзы рабочих, французский язык получил статус главенствующего в провинции, в десятки раз увеличились инвестиции во все социальные сферы, в десятки раз увеличился минимальный размер оплаты труда и исключена насильственная ассимиляция со стороны англофонов). И Ришар стал ее отцом – символом свободомыслия, но Морис продолжал взрывать и на площадках.
Во главе с Ришаром «Канадиенс» выдали одну из самых мощных победных серий в истории НХЛ – выиграли пять Кубков Стэнли подряд в период между 1956 и 1960 годами, а Морис установил рекорд по голам (544) и очкам (966) за карьеру. Правда, его уже в ближайшие сезоны их превзошел Горди Хоу.
***
Как раз после окончания сезона сезона-1959/60 Ришар закончил карьеру на волне громадного успеха: его команда считалась династией в НХЛ, а его имя знал каждый ребенок в Квебеке.
«Я обожаю фанатов, но порой в жизни их становится слишком много. Я бы хотел идти по Квебеку и оставаться незамеченным, но сейчас это просто невозможно», – жаловался Ришар.
Однажды во время разговора со знаменитым журналистом Джуном Калевудом Морис выпалил:
– Когда все закончится, я буду таким же парнем, как и все остальные.
– Но все считают вас величайшим, как такое можно забыть?
– Я не… – Ракета замялся и тихо продолжил. – Хоу лучше меня, Шмидт был лучше, Элмер Лак, да многие парни были талантливее меня.
– Что же тогда у вас есть, если не талант?
– Желание.
Писатель Рош Каррье посвятил одержимости Ришаром короткий рассказ под названием «Хоккейный свитер», описывая воспоминания своего детства: «Мы все носили красно-бело-синие свитера «Монреаля», лучшей команды на свете, с фамилией Ришара. У нас были прически как у Ришара, мы шнуровали коньки как Ришар и обматывали клюшки как Ришар. Мы вырезали его фотографии из всех газет. Мы знали о нем все, что только было можно».
После игровой карьеры он стал вице-президентом «Монреаля», но через пару лет подал в отставку. Ришара бесила номинальность должности, и в порыве злости он даже крикнул, что не хочет больше ассоциироваться с этим клубом. Распрощавшись с хоккеем, Морис занялся рекламой, работал главным редактором журнала «Maurice Richard’s Hockey Illustrated» и открыл ресторан «544/9 Tavern». Он печатался в журналах и вел многочисленные колонки в монреальских газетах.
Однажды он попытался тренировать в одном из фарм-клубов Монреаля, но не выдержал и трех дней: «Я не могу никого научить играть в хоккей. Человек либо умеет это делать, либо нет».
Его неуемная энергетика пронизывала и заражала все вокруг, но в 1998-м Ришар заболел раком брюшной полости, а в мае 2000-го скоропостижно умер. Ему устроили государственные похороны – так провожают значимых общественно-политических деятелей, но для Ришара сделали исключение.
В день похорон на первой полосе National Post напечатали следующее: «Эти политические страсти не должны остаться главными в нашей памяти о Ракете, потому что он никогда не хотел быть политиком. Он был прежде всего хоккеистом, и его следует запомнить именно таким».
НХЛ позаботилась об этом в 1999-м, когда назвала его именем трофей лучшему снайперу регулярного чемпионата, который вот уже 20 лет называется «Морис Ришар Трофи».
Чтобы окончательно понять секрет Мориса Ришара, нужно вдуматься в эти слова: «Я никогда не был доволен собой, и даже если забивал три гола, не гордился этим. Невозможно всегда быть идеальным – забивая три шайбы, ты подбираешься близко к этому, но на следующий день все кончено. Это была просто еще одна игра и завтра нужно все начинать заново».
Фото: Gettyimages.ru/Bruce Bennett, Bettmann; commons.wikimedia.org; nhl.com
Автор